Своеволием рока
Мы на разных путях бытия,—
Я — печальное око,
Ты — веселая резвость ручья;
Я — томление злое,
Ты — прохладная влага в полях,
Мы воистину двое,
Мы на разных, далеких путях.
Но в безмолвии ночи,
К единению думы склоня,
Ты закрой свои очи,
Позабудь наваждения дня,—
И в блаженном молчаньи
Ты постигнешь закон бытия,—
Все едино в созданьи,
Где сознанью возникнуть, там Я.
(Ф. Сологуб).
Однажды эти стихи мне написали в открытке - очень красиво.
Мы на разных путях бытия,—
Я — печальное око,
Ты — веселая резвость ручья;
Я — томление злое,
Ты — прохладная влага в полях,
Мы воистину двое,
Мы на разных, далеких путях.
Но в безмолвии ночи,
К единению думы склоня,
Ты закрой свои очи,
Позабудь наваждения дня,—
И в блаженном молчаньи
Ты постигнешь закон бытия,—
Все едино в созданьи,
Где сознанью возникнуть, там Я.
(Ф. Сологуб).
Однажды эти стихи мне написали в открытке - очень красиво.
Журавли потянули к югу.
В дальний путь я ухожу.
Где я встречу ее, подругу,
Роковую госпожу?
В шумном шелке ли, в звонких латах?
В кэбе, в блеске ль колесниц?
Под разлетом бровей крылатых
Где ты, ночь ее ресниц?
Иль полунощные бульвары
Топчет злой ее каблук?
Или спрятался локон ярый
Под монашеский клобук?
Я ищу, подходя к театру,
И в тиши церковных стен-
Не Изольду, не Клеопатру,
Не Манон и не Кармен!
(С. Парнок)
В дальний путь я ухожу.
Где я встречу ее, подругу,
Роковую госпожу?
В шумном шелке ли, в звонких латах?
В кэбе, в блеске ль колесниц?
Под разлетом бровей крылатых
Где ты, ночь ее ресниц?
Иль полунощные бульвары
Топчет злой ее каблук?
Или спрятался локон ярый
Под монашеский клобук?
Я ищу, подходя к театру,
И в тиши церковных стен-
Не Изольду, не Клеопатру,
Не Манон и не Кармен!
(С. Парнок)
Кавалер де Гриэ! -- Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной -- в себе не властной --
Сладострастной своей Manоn.
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, -- таков закон.
Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина -- и жемчужин,
Да быть может еще -- души!
Долг и честь, Кавалер, -- условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
-- М.
М.Ц.
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной -- в себе не властной --
Сладострастной своей Manоn.
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь, -- таков закон.
Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина -- и жемчужин,
Да быть может еще -- души!
Долг и честь, Кавалер, -- условность.
Дай Вам Бог целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
-- М.
М.Ц.
Ну что ж, вернемся к Цветаевой
Как весело сиял снежинками
Ваш – серый, мой – соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты ярче всех.
Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась – шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.
Как рыжие поддевки – парусом,
Божась, сбывали нам тряпье,
Как на чудных московских барышень
Дивилось глупое бабье.
Как в час, когда народ расходится,
Мы нехотя вошли в собор,
Как на старинной Богородице
Вы приостановили взор.
Как этот лик с очами хмурыми
Был благостен и изможден
В киоте с круглыми амурами
Елисаветинских времен.
Как руку Вы мою оставили,
Сказав: «О, я ее хочу!»
С какою бережностью вставили
В подсвечник – желтую свечу...
- О, светская, с кольцом опаловым
Рука! – О, вся моя напасть! –
Как я икону обещала Вам
Сегодня ночью же украсть!
Как в монастырскую гостиницу
- Гул колокольный и закат –
Блаженные, как имянинницы,
Мы грянули как полк солдат.
Как я Вам – хорошеть до старости –
Клялась – и просыпала соль,
Как трижды мне – Вы были в ярости!
Червонный выходил король.
Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой...
(М. Цветаева - С. Парнок)
Как весело сиял снежинками
Ваш – серый, мой – соболий мех,
Как по рождественскому рынку мы
Искали ленты ярче всех.
Как розовыми и несладкими
Я вафлями объелась – шесть!
Как всеми рыжими лошадками
Я умилялась в Вашу честь.
Как рыжие поддевки – парусом,
Божась, сбывали нам тряпье,
Как на чудных московских барышень
Дивилось глупое бабье.
Как в час, когда народ расходится,
Мы нехотя вошли в собор,
Как на старинной Богородице
Вы приостановили взор.
Как этот лик с очами хмурыми
Был благостен и изможден
В киоте с круглыми амурами
Елисаветинских времен.
Как руку Вы мою оставили,
Сказав: «О, я ее хочу!»
С какою бережностью вставили
В подсвечник – желтую свечу...
- О, светская, с кольцом опаловым
Рука! – О, вся моя напасть! –
Как я икону обещала Вам
Сегодня ночью же украсть!
Как в монастырскую гостиницу
- Гул колокольный и закат –
Блаженные, как имянинницы,
Мы грянули как полк солдат.
Как я Вам – хорошеть до старости –
Клялась – и просыпала соль,
Как трижды мне – Вы были в ярости!
Червонный выходил король.
Как голову мою сжимали Вы,
Лаская каждый завиток,
Как Вашей брошечки эмалевой
Мне губы холодил цветок.
Как я по Вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как Вы меня дразнили мальчиком,
Как я Вам нравилась такой...
(М. Цветаева - С. Парнок)
А если бы тебе написали на открытке такое?
Мне бы влаги усыпляющей напиться,
Твоим рукам покорно голову отдать,
И на коленях твох бережных забыться,
И долго-долго безмятежно спать.......
Мне б на коленях твоих в вечность погрузиться,
И так,как раньше больше не существовать,
Мне бы в вечерний воздух чистый воплотиться,
Мне бы дождинкою прозрачной стать........
И с дуновением ветров соедениться,
И нежно прядями волос твоих играть,
И,не боясь того,что можешь рассердиться
Твои усталые глаза поцеловать.......
Мне б каплею дождя к твоим губам скатиться,
Своей любовью твою жажду утолить,
Чтоб не смогла,ее вкусив, ты усомниться,
Что только я - умею так любить!
Мне бы влаги усыпляющей напиться,
Твоим рукам покорно голову отдать,
И на коленях твох бережных забыться,
И долго-долго безмятежно спать.......
Мне б на коленях твоих в вечность погрузиться,
И так,как раньше больше не существовать,
Мне бы в вечерний воздух чистый воплотиться,
Мне бы дождинкою прозрачной стать........
И с дуновением ветров соедениться,
И нежно прядями волос твоих играть,
И,не боясь того,что можешь рассердиться
Твои усталые глаза поцеловать.......
Мне б каплею дождя к твоим губам скатиться,
Своей любовью твою жажду утолить,
Чтоб не смогла,ее вкусив, ты усомниться,
Что только я - умею так любить!
Мне снилось вечернее небо
И крупные звезды на нем,
И бледно-зелёные ивы
Над бледно-лазурным прудом,
И весь утонувший в сирени
Твой домик, и ты у окна,
Вся в белом, с поникшей головкой,
Прекрасна, грустна и бледна...
Ты плакала... Светлые слёзы
Катились из светлых очей,
И плакали гордые розы,
И плакал в кустах соловей.
И с каждою новой слезою
Внизу, в ароматном саду,
Мерцая, светляк загорался
И небо роняло звезду.
С.Надсон
И крупные звезды на нем,
И бледно-зелёные ивы
Над бледно-лазурным прудом,
И весь утонувший в сирени
Твой домик, и ты у окна,
Вся в белом, с поникшей головкой,
Прекрасна, грустна и бледна...
Ты плакала... Светлые слёзы
Катились из светлых очей,
И плакали гордые розы,
И плакал в кустах соловей.
И с каждою новой слезою
Внизу, в ароматном саду,
Мерцая, светляк загорался
И небо роняло звезду.
С.Надсон
Давно печали я не знаю
И слез давно уже не лью
Я никому не помогаю,
Да никого и не люблю
Людей любить – сам будешь в горе
Всем не поможешь все равно.
Мир что большое сине море
И я забыл о нем давно
Я на единой мысли сужен,
Смотрю в сверкающую тьму.
И мне давно никто не нужен,
Как я не нужен никому.
(З. Гиппиус)
И слез давно уже не лью
Я никому не помогаю,
Да никого и не люблю
Людей любить – сам будешь в горе
Всем не поможешь все равно.
Мир что большое сине море
И я забыл о нем давно
Я на единой мысли сужен,
Смотрю в сверкающую тьму.
И мне давно никто не нужен,
Как я не нужен никому.
(З. Гиппиус)
Сейчас читают
Обо всем понемногу. (часть 3)
356134
1000
Поющие звезды
40175
115
Покупка Мерседеса Е класса
60401
217
Фея сделала находку:
Листик плавал по воде.
Из листка построив лодку,
Фея плавает везде.
Под стеной речного срыва
Показался ей налим,
Он мелькнул пред ней красиво,
И исчез, неуловим.
Дальше больше. Дышут травы
В светлом зеркальце реки.
Целым островом - купавы,
Целым лесом - тростники.
Ей тритоны удивлялись,
Проползая бережком.
И, смешные, похвалялись
Ей оранжевым брюшком.
Плавунцы в воде чернели
И пускали пузыри,
Обещались - в самом деле
Быть ей свитой до зари.
Все бы, все бы было складно,
Да внезапно с ветерком
Стало сумрачно, прохладно,
Громыхнул далекий гром.
Лодку феи ветер, вея,
Опрокинул, - не со зла,
Но однако ж вправду фея
Утонуть в реке могла.
Но она лишь усмехнулась,
Миг, - и в замок, до грозы,
Фея весело вернулась
На спине у стрекозы.
К.Бальмонт
Листик плавал по воде.
Из листка построив лодку,
Фея плавает везде.
Под стеной речного срыва
Показался ей налим,
Он мелькнул пред ней красиво,
И исчез, неуловим.
Дальше больше. Дышут травы
В светлом зеркальце реки.
Целым островом - купавы,
Целым лесом - тростники.
Ей тритоны удивлялись,
Проползая бережком.
И, смешные, похвалялись
Ей оранжевым брюшком.
Плавунцы в воде чернели
И пускали пузыри,
Обещались - в самом деле
Быть ей свитой до зари.
Все бы, все бы было складно,
Да внезапно с ветерком
Стало сумрачно, прохладно,
Громыхнул далекий гром.
Лодку феи ветер, вея,
Опрокинул, - не со зла,
Но однако ж вправду фея
Утонуть в реке могла.
Но она лишь усмехнулась,
Миг, - и в замок, до грозы,
Фея весело вернулась
На спине у стрекозы.
К.Бальмонт
А если бы тебе написали на открытке такое?Такие слова для меня тоже бы много сказали.
Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.
Маком бровки мечен путь опасный.
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..
Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.
Наша нежность — гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить — уснуть.
Я стою у твердого порога.
Уходи, уйди, еще побудь.
О.М.
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.
Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.
Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.
Маком бровки мечен путь опасный.
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..
Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.
Наша нежность — гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить — уснуть.
Я стою у твердого порога.
Уходи, уйди, еще побудь.
О.М.
Изменил я тебе, неземная, -
Я земную жену полюбил.
Обагрился закат, догорая,
Ароматами нежными мая
Сладкий вечер меня отравил.
Под коварным сиреневым цветом,
Улыбаясь и взоры клоня,
Та, земная, пленила меня
Непорочно-лукавым приветом.
Я, невеста, тебе изменил,
Очарованный девой телесной.
Я твой холод блаженный забыл.
О, закроя меня ризой небесной
От земных распаляющих сил!
(ф. Сологуб)
Я земную жену полюбил.
Обагрился закат, догорая,
Ароматами нежными мая
Сладкий вечер меня отравил.
Под коварным сиреневым цветом,
Улыбаясь и взоры клоня,
Та, земная, пленила меня
Непорочно-лукавым приветом.
Я, невеста, тебе изменил,
Очарованный девой телесной.
Я твой холод блаженный забыл.
О, закроя меня ризой небесной
От земных распаляющих сил!
(ф. Сологуб)
Я наравне с другими
Хочу тебе служить,
От ревности сухими
Губами ворожить.
Не утоляет слово
Мне пересохших уст,
И без тебя мне снова
Дремучий воздух пуст.
Я больше не ревную,
Но я тебя хочу,
И сам себя несу я,
Как жертву, палачу.
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.
Еще одно мгновенье,
И я скажу тебе:
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе.
И, словно преступленье,
Меня к тебе влечет
Искусанный в смятеньи
Вишневый нежный рот.
Вернись ко мне скорее,
Мне страшно без тебя,
Я никогда сильнее
Не чувствовал тебя,
И все, чего хочу я,
Я вижу наяву.
Я больше не ревную,
Но я тебя зову.
О.М.
Хочу тебе служить,
От ревности сухими
Губами ворожить.
Не утоляет слово
Мне пересохших уст,
И без тебя мне снова
Дремучий воздух пуст.
Я больше не ревную,
Но я тебя хочу,
И сам себя несу я,
Как жертву, палачу.
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.
Еще одно мгновенье,
И я скажу тебе:
Не радость, а мученье
Я нахожу в тебе.
И, словно преступленье,
Меня к тебе влечет
Искусанный в смятеньи
Вишневый нежный рот.
Вернись ко мне скорее,
Мне страшно без тебя,
Я никогда сильнее
Не чувствовал тебя,
И все, чего хочу я,
Я вижу наяву.
Я больше не ревную,
Но я тебя зову.
О.М.
Одна лишь мне осталась услада, —
Пой мне, дай мне наслушаться всласть!
Хриплый голос у тебя. Так и надо:
Не воркует голубкою страсть.
И опять ты поешь «Шелмеверсты»,
И опять, черный ангел мой,
Пропасть огненная разверста
Этой ночью передо мной.
И опять у самого края
Околдованная стою,
Ради этого адского рая
Загубляю душу свою.
(C. Парнок)
Пой мне, дай мне наслушаться всласть!
Хриплый голос у тебя. Так и надо:
Не воркует голубкою страсть.
И опять ты поешь «Шелмеверсты»,
И опять, черный ангел мой,
Пропасть огненная разверста
Этой ночью передо мной.
И опять у самого края
Околдованная стою,
Ради этого адского рая
Загубляю душу свою.
(C. Парнок)
То в виде девочки, то в образе старушки,
То грустной, то смеясь - ко мне стучалась ты:
То требуя стихов, то ласки, то игрушки
И мне даря взамен и нежность, и цветы.
То горько плакала, уткнувшись мне в колени,
То змейкой тонкою плясала на коврах...
Я знаю детских глаз мучительные тени
И запах ладана в душистых волосах.
Огонь какой мечты в тебе горит бесплодно?
Лампада ль тайная? Смиренная свеча ль?
Ах, все великое, земное безысходно...
Нет в мире радости светлее, чем печаль!
М.Волошин
То грустной, то смеясь - ко мне стучалась ты:
То требуя стихов, то ласки, то игрушки
И мне даря взамен и нежность, и цветы.
То горько плакала, уткнувшись мне в колени,
То змейкой тонкою плясала на коврах...
Я знаю детских глаз мучительные тени
И запах ладана в душистых волосах.
Огонь какой мечты в тебе горит бесплодно?
Лампада ль тайная? Смиренная свеча ль?
Ах, все великое, земное безысходно...
Нет в мире радости светлее, чем печаль!
М.Волошин
Я зову Вас на царство назад,
В замок, где догорают огни,
Где у выживших слуг опускается взгляд,
Когда слышат подковы они.
Я прошу Вас проехать над сбитым мостом,
Постучать у ворот, что сорвали с петель.
В тронном зале у Вас непривычно темно
И разорванной мантией бродит метель.
Стук колес здесь слышнее, чем башенный бой.
Все готово воскликнуть: "Виват".
Торопите форейтора, о мой король,
Я зову вас на царство назад! (с)
В замок, где догорают огни,
Где у выживших слуг опускается взгляд,
Когда слышат подковы они.
Я прошу Вас проехать над сбитым мостом,
Постучать у ворот, что сорвали с петель.
В тронном зале у Вас непривычно темно
И разорванной мантией бродит метель.
Стук колес здесь слышнее, чем башенный бой.
Все готово воскликнуть: "Виват".
Торопите форейтора, о мой король,
Я зову вас на царство назад! (с)
В этот вечер парижский, взволнованно-синий,
Чтобы встречи дождаться и время убить,
От витрины к витрине, в большом магазине
Помодней, подешевле, получше купить.
С неудачной любовью... Другой не бывает --
У красивых, жестоких и праздных, как ты.
В зеркалах электрический свет расцветает
Фантастически-нежно, как ночью цветы.
И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,
Кружева и перчатки? Конечно, тебе
Не помогут ничем эти модные тряпки
В гениально-бессмысленной женской судьбе.
-- В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
-- Ты должно быть смеешься! Конечно любила.
-- Что? -- Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И еще зеркала... Остальное забыла.
И.Одоевцева
Чтобы встречи дождаться и время убить,
От витрины к витрине, в большом магазине
Помодней, подешевле, получше купить.
С неудачной любовью... Другой не бывает --
У красивых, жестоких и праздных, как ты.
В зеркалах электрический свет расцветает
Фантастически-нежно, как ночью цветы.
И зачем накупаешь ты шарфы и шляпки,
Кружева и перчатки? Конечно, тебе
Не помогут ничем эти модные тряпки
В гениально-бессмысленной женской судьбе.
-- В этом мире любила ли что-нибудь ты?..
-- Ты должно быть смеешься! Конечно любила.
-- Что? -- Постой. Дай подумать! Духи, и цветы,
И еще зеркала... Остальное забыла.
И.Одоевцева
А вообще-то сегодня у Ахматовой юбилей -- 115 лет...
* * *
Безвольно пощады просят
Глаза. Что мне делать с ними,
Когда при мне произносят
Короткое, звонкое имя?
Иду по тропинке в поле
Вдоль серых сложенных бревен.
Здесь легкий ветер на воле
По-весеннему свеж, неровен.
И томное сердце слышит
Тайную весть о дальнем.
Я знаю: он жив, он дышит,
Он смеет быть не печальным.
* * *
Безвольно пощады просят
Глаза. Что мне делать с ними,
Когда при мне произносят
Короткое, звонкое имя?
Иду по тропинке в поле
Вдоль серых сложенных бревен.
Здесь легкий ветер на воле
По-весеннему свеж, неровен.
И томное сердце слышит
Тайную весть о дальнем.
Я знаю: он жив, он дышит,
Он смеет быть не печальным.
А вообще-то сегодня у Ахматовой юбилей -- 115 лет...Ну, тогда сегодня только Ахматова:)
И когда друг друга проклинали
В страсти, раскаленной добела,
Оба мы еще не понимали,
Как земля для двух людей мала,
И, что память яростная мучит,
Пытка сильных - огненный недуг! -
И в ночи бездонной сердце учит
Спрашивать: о, где ушедший друг?
А когда, сквозь волны фимиама,
Хор гремит, ликуя и грозя,
Смотрят в душу строго и упрямо
Те же неизбежные глаза.
А ты думал - я тоже такая,
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.
Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок -
Мой заветный душистый платок.
Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.
(А. Ахматова)
Что можно забыть меня,
И что брошусь, моля и рыдая,
Под копыта гнедого коня.
Или стану просить у знахарок
В наговорной воде корешок
И пришлю тебе странный подарок -
Мой заветный душистый платок.
Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом
Окаянной души не коснусь,
Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.
(А. Ахматова)
О тебе вспоминаю я редко
И твоей не пленяюсь судьбой,
Но с души не стирается метка
Незначительной встречи с тобой.
Красный дом твой нарочно миную,
Красный дом твой над мутной рекой,
Но я знаю, что горько волную
Твой пронизанный солнцем покой.
Пусть не ты над моими устами
Наклонялся, моля о любви,
Пусть не ты золотыми стихами
Обессмертил томленья мои,—
Я над будущим тайно колдую,
Если вечер совсем голубой,
И предчувствую встречу вторую,
Неизбежную встречу с тобой.
И твоей не пленяюсь судьбой,
Но с души не стирается метка
Незначительной встречи с тобой.
Красный дом твой нарочно миную,
Красный дом твой над мутной рекой,
Но я знаю, что горько волную
Твой пронизанный солнцем покой.
Пусть не ты над моими устами
Наклонялся, моля о любви,
Пусть не ты золотыми стихами
Обессмертил томленья мои,—
Я над будущим тайно колдую,
Если вечер совсем голубой,
И предчувствую встречу вторую,
Неизбежную встречу с тобой.
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.
А.А.А.
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.
А.А.А.
Мы с тобой........
Мы с тобой были утро....
Долгий вечер, полночи, полдня......
Словно выйдя из лодочки утлой,
Грелись мы у чужого огня.........
Мы о чем-то с тобой говорили,
Мы молчали с тобой ни о чем,
Словно тайную дверь отворили,
Оброненным случайно ключом.....
За порог безрассудно ступили,
Словно не было лет за спиной,
Вино жизни иной пригубили,
И опять -ты с другим, я с другой.....
Да в душе,словно глупая шутка -
Повторение фразы простой,
Заглушающей голос рассудка,
Мы с тобой.....
Мы с тобой....
Мы с тобой...........
Мы с тобой были утро....
Долгий вечер, полночи, полдня......
Словно выйдя из лодочки утлой,
Грелись мы у чужого огня.........
Мы о чем-то с тобой говорили,
Мы молчали с тобой ни о чем,
Словно тайную дверь отворили,
Оброненным случайно ключом.....
За порог безрассудно ступили,
Словно не было лет за спиной,
Вино жизни иной пригубили,
И опять -ты с другим, я с другой.....
Да в душе,словно глупая шутка -
Повторение фразы простой,
Заглушающей голос рассудка,
Мы с тобой.....
Мы с тобой....
Мы с тобой...........
О царица моя! Кто же ты? Где же ты?
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.
Преждевременно дева всё знает, - и счастье ее не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истертую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилег, отдыхая, в лесу у ручья.
Кто же ты,
Чаровница моя?
О любви вдохновенно поет на подмостках поблекший певец.
Величаво идет в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, - бегут роковые обломки колец.
Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
Сколько странных видений и странных, недужных тревог!
Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
Или встречу тебя, о царица моя?
(Ф. Сологуб)
По каким заповедным иль торным путям
Пробираться к тебе? Обманули мечты,
Обманули труды, а уму не поверю я сам.
Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.
Преждевременно дева всё знает, - и счастье ее не манит.
Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истертую медь.
Замирающий город туманом и мглою повит.
Умирая, томятся в гирляндах живые цветы.
Побледневший колодник сбежавший прилег, отдыхая, в лесу у ручья.
Кто же ты,
Чаровница моя?
О любви вдохновенно поет на подмостках поблекший певец.
Величаво идет в равнодушной толпе молодая жена.
Что-то в воду упало, - бегут роковые обломки колец.
Одинокая, спешная ночь и трудна, и больна.
Сколько странных видений и странных, недужных тревог!
Кто же ты, где же ты, чаровница моя?
Недоступен ли твой светозарный чертог?
Или встречу тебя, о царица моя?
(Ф. Сологуб)
Вам одеваться было лень,
И было лень вставать из кресел.
- А каждый Ваш грядущий день
Моим весельем был бы весел.
Особенно смущало Вас
Идти так поздно в ночь и холод.
- А каждый Ваш грядущий час
Моим весельем был бы молод.
Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо.
- Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.
(М. Цветаева - С. Парнок)
И было лень вставать из кресел.
- А каждый Ваш грядущий день
Моим весельем был бы весел.
Особенно смущало Вас
Идти так поздно в ночь и холод.
- А каждый Ваш грядущий час
Моим весельем был бы молод.
Вы это сделали без зла,
Невинно и непоправимо.
- Я Вашей юностью была,
Которая проходит мимо.
(М. Цветаева - С. Парнок)
От любви твоей загадочной,
Как от боли, в крик кричу,
Стала желтой и припадочной,
Еле ноги волочу.
Новых песен не насвистывай,-
Песней долго ль обмануть,
Но когтИ, когтИ неистовей
Мне чахоточную грудь,
Чтобы кровь из горла хлынула
Поскорее на постель,
Чтобы смерть из сердца вынула
Навсегда проклятый хмель.
(А.А)
Как от боли, в крик кричу,
Стала желтой и припадочной,
Еле ноги волочу.
Новых песен не насвистывай,-
Песней долго ль обмануть,
Но когтИ, когтИ неистовей
Мне чахоточную грудь,
Чтобы кровь из горла хлынула
Поскорее на постель,
Чтобы смерть из сердца вынула
Навсегда проклятый хмель.
(А.А)
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех.
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них.
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив.
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив.
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.
Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту все, что накопил c трудом,
Bce проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: "ИДИ!"
Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой.
Будь прям и тверд c врагами и друзьями.
Пусть все в свой час считаются c тобой!
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег -
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Тогда, мой сын, ты будешь Человек
(Р. Киплинг) Стихи нашла с подачи ViCH. Спасибо ему.
Тебя клянущей за смятенье всех.
Верь сам в себя наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех.
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них.
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив.
Равно встречай успех и поруганье,
He забывая, что их голос лжив.
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена и снова
Ты должен все воссоздавать c основ.
Умей поставить в радостной надежде,
Ha карту все, что накопил c трудом,
Bce проиграть и нищим стать как прежде
И никогда не пожалеть o том.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: "ИДИ!"
Останься прост, беседуя c царями,
Будь честен, говоря c толпой.
Будь прям и тверд c врагами и друзьями.
Пусть все в свой час считаются c тобой!
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неуловимый бег -
Тогда весь мир ты примешь как владенье
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Тогда, мой сын, ты будешь Человек
(Р. Киплинг) Стихи нашла с подачи ViCH. Спасибо ему.
Да уж... "Заповедь" Киплинга на самом деле сильно...
* * *
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.
Начинается новая жизнь для меня,
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
Больше я от себя не желаю вестей
И прощаюсь с собою до мозга костей,
И уже наконец над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,
В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя — на него.
Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, всё без меня и вы все без меня!
Я читаю страницы неписаных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,
Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,
Потому что сосудом скудельным я был.
И не знаю, зачем сам себя я разбил.
Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.
А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.
Арсений Тарковский
В 1907 г. сегодня он родился...
Я прощаюсь со всем, чем когда-то я был
И что я презирал, ненавидел, любил.
Начинается новая жизнь для меня,
И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.
Больше я от себя не желаю вестей
И прощаюсь с собою до мозга костей,
И уже наконец над собою стою,
Отделяю постылую душу мою,
В пустоте оставляю себя самого,
Равнодушно смотрю на себя — на него.
Здравствуй, здравствуй, моя ледяная броня,
Здравствуй, хлеб без меня и вино без меня,
Сновидения ночи и бабочки дня,
Здравствуй, всё без меня и вы все без меня!
Я читаю страницы неписаных книг,
Слышу круглого яблока круглый язык,
Слышу белого облака белую речь,
Но ни слова для вас не умею сберечь,
Потому что сосудом скудельным я был.
И не знаю, зачем сам себя я разбил.
Больше сферы подвижной в руке не держу
И ни слова без слова я вам не скажу.
А когда-то во мне находили слова
Люди, рыбы и камни, листва и трава.
Арсений Тарковский
В 1907 г. сегодня он родился...
* * *
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
Дай! (На языке двуостром:
На! — Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
Льни! — Сегодня день на шхуне,
— Льни! — на лыжах! — Льни! — льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!
— Мой! — и о каких наградах
Рай — когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
М.Ц.,
25 июня 1922
Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.
Дай! (На языке двуостром:
На! — Двуострота змеи!)
Всю меня в простоволосой
Радости моей прими!
Льни! — Сегодня день на шхуне,
— Льни! — на лыжах! — Льни! — льняной!
Я сегодня в новой шкуре:
Вызолоченной, седьмой!
— Мой! — и о каких наградах
Рай — когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!
М.Ц.,
25 июня 1922
У нас чужая голова,
А убежденья сердца хрупки...
Мы - европейские слова
И азиатские поступки.
А убежденья сердца хрупки...
Мы - европейские слова
И азиатские поступки.
Любовь стараясь удержать,
Как саблю тянем мы вдвоем.
Один к себе за рукоять,
Другой к себе за острие.
И рук, сжимающих металл,
Ему не жаль, ему не жаль,
Покуда сам не испытал,
Как режет сталь.
А тот, кто лезвие рукой
Уже не в силах удержать,
Когда-нибудь любви иной
Возьмет охотник рукоять.
А тот, кто выпустил клинок,
Тот не убит, тот просто ранен,
Не долго будет одинок,
Но долгой будет эта память.
Любовь стараясь оттолкнуть,
Как шпагу тянем мы вдвоем.
Один эфесом другу в грудь,
Себе под сердце - острие.
Любовь стараясь удержать,
Любовь стараясь оттолкнуть.
(Н. Жданов-Луценко)
Как саблю тянем мы вдвоем.
Один к себе за рукоять,
Другой к себе за острие.
И рук, сжимающих металл,
Ему не жаль, ему не жаль,
Покуда сам не испытал,
Как режет сталь.
А тот, кто лезвие рукой
Уже не в силах удержать,
Когда-нибудь любви иной
Возьмет охотник рукоять.
А тот, кто выпустил клинок,
Тот не убит, тот просто ранен,
Не долго будет одинок,
Но долгой будет эта память.
Любовь стараясь оттолкнуть,
Как шпагу тянем мы вдвоем.
Один эфесом другу в грудь,
Себе под сердце - острие.
Любовь стараясь удержать,
Любовь стараясь оттолкнуть.
(Н. Жданов-Луценко)
О, если разум сохранить сумеешь,
Когда вокруг безумие и ложь,
Поверить в правоту свою - посмеешь,
И мужество признать вину - найдешь,
И если будешь жить, не отвечая
На клевету друзей обидой злой,
Горящий взор врага гасить, встречая,
Улыбкой глаз и речи прямотой,
И если сможешь избежать сомненья,
В тумане дум воздвигнув цель-маяк...
("Если" Р. Киплинг)
Когда вокруг безумие и ложь,
Поверить в правоту свою - посмеешь,
И мужество признать вину - найдешь,
И если будешь жить, не отвечая
На клевету друзей обидой злой,
Горящий взор врага гасить, встречая,
Улыбкой глаз и речи прямотой,
И если сможешь избежать сомненья,
В тумане дум воздвигнув цель-маяк...
("Если" Р. Киплинг)
В неверный час тебя я встретил,
И избежать тебя не мог -
Нас рок одним клеймом отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь древней силе,
Что нас к одной тоске вела,
Покорно обнажив тела,
Обряд любви мы сотворили.
Не верил в чудо смерти жрец,
И жертва тайны не страшилась,
И в кровь вино не претворилось
Во тьме кощунственных сердец.
М.Волошин
И избежать тебя не мог -
Нас рок одним клеймом отметил,
Одной погибели обрек.
И, не противясь древней силе,
Что нас к одной тоске вела,
Покорно обнажив тела,
Обряд любви мы сотворили.
Не верил в чудо смерти жрец,
И жертва тайны не страшилась,
И в кровь вино не претворилось
Во тьме кощунственных сердец.
М.Волошин
ЗЕРКАЛО
Я в зеркало, как в пустоту,
Всмотрелся, и раскрылась
Мне на полуденном свету
Полнейшая бескрылость.
Как будто там за мной неслась
Орава рыжих ведьм,
Смеялась, издевалась всласть,
Как над ручным медведем.
Как будто там не я, а тот
Топтыгин-эксцеленца
Во славу их — вот анекдот! —
Выкидывал коленца.
Но это ведь не он, а я
Не справа был, а слева,
И под руку со мной — моя
Стояла королева.
Так нагло зеркало лгало
С кривой ухваткой мима.
Всё было пусто и голо,
Сомнительно и мнимо.
Павел Антокольский
Я в зеркало, как в пустоту,
Всмотрелся, и раскрылась
Мне на полуденном свету
Полнейшая бескрылость.
Как будто там за мной неслась
Орава рыжих ведьм,
Смеялась, издевалась всласть,
Как над ручным медведем.
Как будто там не я, а тот
Топтыгин-эксцеленца
Во славу их — вот анекдот! —
Выкидывал коленца.
Но это ведь не он, а я
Не справа был, а слева,
И под руку со мной — моя
Стояла королева.
Так нагло зеркало лгало
С кривой ухваткой мима.
Всё было пусто и голо,
Сомнительно и мнимо.
Павел Антокольский
Здесь всё – говорят – случайно,
И можно закрыть альбом...
О, мраморный лоб! О, тайна
За этим огромным лбом!
Послушайте, я правдива
До вызова, до тоски:
Моя золотая грива
Не знает ничьей руки.
Мой дух – не смирен никем он.
Мы – души различных каст.
И мой неподкупный демон
Мне Вас полюбить не даст.
- «Так что ж это было?» - Это
Рассудит иной Судья.
Здесь многому нет ответа,
И Вам не узнать, кто я.
(М. Ц.)
И можно закрыть альбом...
О, мраморный лоб! О, тайна
За этим огромным лбом!
Послушайте, я правдива
До вызова, до тоски:
Моя золотая грива
Не знает ничьей руки.
Мой дух – не смирен никем он.
Мы – души различных каст.
И мой неподкупный демон
Мне Вас полюбить не даст.
- «Так что ж это было?» - Это
Рассудит иной Судья.
Здесь многому нет ответа,
И Вам не узнать, кто я.
(М. Ц.)
Ты вернулась через много лет.
Ты пришла из дней полузабытых,
Молчаливо наложив запрет
На мои вопросы и обиды.
Мы с тобой расстались в жизни той,
Где цветы и звёзды не погасли.
- Сколько лет, а ты всё молодой!
- Сколько лет, а ты ещё прекрасней!
Мы с тобой друг другу честно лжём,
Потому что рады этой встрече,
Потому что долго на земле живём,
Знаем, как важны порою речи.
Потому что ни обид, ни бед
Никогда не вспоминает юность.
Потому что через столько лет
Ты ко мне из прошлого вернулась.
Ты пришла из дней полузабытых,
Молчаливо наложив запрет
На мои вопросы и обиды.
Мы с тобой расстались в жизни той,
Где цветы и звёзды не погасли.
- Сколько лет, а ты всё молодой!
- Сколько лет, а ты ещё прекрасней!
Мы с тобой друг другу честно лжём,
Потому что рады этой встрече,
Потому что долго на земле живём,
Знаем, как важны порою речи.
Потому что ни обид, ни бед
Никогда не вспоминает юность.
Потому что через столько лет
Ты ко мне из прошлого вернулась.
А нас с тобой разбудит утром
Волна шумливою игрой
В пространстве
Между Мертвой бухтой
И вулканической горой.
Там, в этой чаше,
В этой нише,
Куда вгрызается залив,
Средь жёлтых трав и гальки рыжей,
Средь диких груш и диких слив-
Проснёмся мы,
Почти не веря,
Что с нами это не во сне,
Что это настежь наши двери
Открыты солнцу и волне,
Что синеватой грозди слаще
Та, что желтеет радом с ней...
Что это всё
Зовётся счастьем.
А много ли у счастья дней -
Таких, как этот вот хотя бы,
Когда так дышится светло,
Когда - люблю,
Когда - сентябрь,
Когда - десятое число.
Волна шумливою игрой
В пространстве
Между Мертвой бухтой
И вулканической горой.
Там, в этой чаше,
В этой нише,
Куда вгрызается залив,
Средь жёлтых трав и гальки рыжей,
Средь диких груш и диких слив-
Проснёмся мы,
Почти не веря,
Что с нами это не во сне,
Что это настежь наши двери
Открыты солнцу и волне,
Что синеватой грозди слаще
Та, что желтеет радом с ней...
Что это всё
Зовётся счастьем.
А много ли у счастья дней -
Таких, как этот вот хотя бы,
Когда так дышится светло,
Когда - люблю,
Когда - сентябрь,
Когда - десятое число.
Pascale
v.i.p.
Каждый вечер я молю
Бога, чтобы ты мне снилась:
До того я долюбилась,
Что уж больше не люблю.
Каждый день себя вожу
Мимо опустелых комнат, —
Память сонную бужу,
Но она тебя не помнит...
И упрямо, вновь и вновь,
Я твое губами злыми
Тихо повторяю имя,
Чтобы пробудить любовь...
(C. Парнок)
Бога, чтобы ты мне снилась:
До того я долюбилась,
Что уж больше не люблю.
Каждый день себя вожу
Мимо опустелых комнат, —
Память сонную бужу,
Но она тебя не помнит...
И упрямо, вновь и вновь,
Я твое губами злыми
Тихо повторяю имя,
Чтобы пробудить любовь...
(C. Парнок)
В ЗАЗЕРКАЛЬЕ
O quae beatam, Diva, tenes
Syprum et Memphin...
Hor.
Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья,
Вдвоем нам не бывать — та, третья,
Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами...
Что делаем — не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.
А.Ахматова,
5 июля 1963, Комарово
O quae beatam, Diva, tenes
Syprum et Memphin...
Hor.
Красотка очень молода,
Но не из нашего столетья,
Вдвоем нам не бывать — та, третья,
Нас не оставит никогда.
Ты подвигаешь кресло ей,
Я щедро с ней делюсь цветами...
Что делаем — не знаем сами,
Но с каждым мигом нам страшней.
Как вышедшие из тюрьмы,
Мы что-то знаем друг о друге
Ужасное. Мы в адском круге,
А может, это и не мы.
А.Ахматова,
5 июля 1963, Комарово
Кто мне подарил это право -
Бродить по опавшей листве?
Прими меня,
Осень Варшавы:
Мы в самом надёжном родстве.
В вопросах твоих и ответах
Сквозит оно - таинство дня.
Шаги твоих лучших поэтов
Как строки звучат для меня.
В плену их,
В их ритме,
В их власти
Глубоко и вольно дышу.
Твержу:
- Я желаю вам счастья! -
Всем тем, с кем я рядом спешу.
За воздух, ласкающий губы,
За нежность,
За близкую речь,
За раннее золото дуба,
За редкие радости встреч.
За ив твоих мягкую погибь,
За света и тени игру.
За то,
Что средь разных и многих
Во мне признаёшь ты сестру.
Бродить по опавшей листве?
Прими меня,
Осень Варшавы:
Мы в самом надёжном родстве.
В вопросах твоих и ответах
Сквозит оно - таинство дня.
Шаги твоих лучших поэтов
Как строки звучат для меня.
В плену их,
В их ритме,
В их власти
Глубоко и вольно дышу.
Твержу:
- Я желаю вам счастья! -
Всем тем, с кем я рядом спешу.
За воздух, ласкающий губы,
За нежность,
За близкую речь,
За раннее золото дуба,
За редкие радости встреч.
За ив твоих мягкую погибь,
За света и тени игру.
За то,
Что средь разных и многих
Во мне признаёшь ты сестру.
Мой день ушел, остался только дым,
Горят огни в вечерней синеве.
Наверное родился я седым
И старым волком вою при луне...
Вот распускается на дереве листва,
В лесу проснулись робкие цветы.
Природа радуется - праздник естесства,
И вновь возникли старые мечты.
Мечты любить, любимым быть и петь,
Гулять на воле словно ветерок,
А вместо этого - опять все таже клеть
И на двери заржавленный замок...
(написано вчера)
Горят огни в вечерней синеве.
Наверное родился я седым
И старым волком вою при луне...
Вот распускается на дереве листва,
В лесу проснулись робкие цветы.
Природа радуется - праздник естесства,
И вновь возникли старые мечты.
Мечты любить, любимым быть и петь,
Гулять на воле словно ветерок,
А вместо этого - опять все таже клеть
И на двери заржавленный замок...
(написано вчера)
Pascale
v.i.p.
Она беззаботна еще, она молода,
Еще не прорезались зубы у Страсти, —
Не водка, не спирт, но уже не вода.
А пенистое, озорное, певучее Асти.
Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу,
Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,
Но знаю, я в мыслях твоих ворожу
Сильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.
О, где же затерянный этот в садах городок
(Быть может, совсем не указан на карте?),
Куда убегает мечта со всех ног
В каком-то шестнадцатилетнем азарте?
Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь,
И хмеля над нами кудрявые арки,
И жажда, которой уж нечем помочь,
И небо, страстнее, чем небо Петрарки!
В канун последней иль предпоследней весны
— О, как запоздала она, наша встреча! —
Я вижу с тобой сумасшедшие сны,
В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!
(С. Парнок)
Еще не прорезались зубы у Страсти, —
Не водка, не спирт, но уже не вода.
А пенистое, озорное, певучее Асти.
Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу,
Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,
Но знаю, я в мыслях твоих ворожу
Сильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.
О, где же затерянный этот в садах городок
(Быть может, совсем не указан на карте?),
Куда убегает мечта со всех ног
В каком-то шестнадцатилетнем азарте?
Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь,
И хмеля над нами кудрявые арки,
И жажда, которой уж нечем помочь,
И небо, страстнее, чем небо Петрарки!
В канун последней иль предпоследней весны
— О, как запоздала она, наша встреча! —
Я вижу с тобой сумасшедшие сны,
В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!
(С. Парнок)
Ночи без любимого — и ночи
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому —
Кто от века не был — и не будет,
Кто не может быть — и должен быть.
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен — вниз...
Знаю всё, что было, всё, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется — Жизнь.
М.Ц.
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому —
Кто от века не был — и не будет,
Кто не может быть — и должен быть.
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен — вниз...
Знаю всё, что было, всё, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется — Жизнь.
М.Ц.
Ни утоленности, ни жажды
В истоме Вашей не подстеречь.
Ко всем приветны и взор и речь:
Соперник мне никто и каждый.
Но необещанным отрадам
Как не предать мне мечты, когда
Не говорите ни нет, ни да,
Но рот целуете мне взглядом?
О, нежные скупые руки,
Как бережете свою вы лень...
Но под глазами густеет тень:
Он будет – час любовной муки!
(С. Парнок - М. Цветаевой)
В истоме Вашей не подстеречь.
Ко всем приветны и взор и речь:
Соперник мне никто и каждый.
Но необещанным отрадам
Как не предать мне мечты, когда
Не говорите ни нет, ни да,
Но рот целуете мне взглядом?
О, нежные скупые руки,
Как бережете свою вы лень...
Но под глазами густеет тень:
Он будет – час любовной муки!
(С. Парнок - М. Цветаевой)
Слушай горькие укоры
Милых пламенных подруг
И внимательные взоры
Обведи с тоской вокруг.
Все такое ж, как и прежде,
Только ты уже не тот.
В сердце места нет надежде,
Побежденный Дон-Кихот.
Перед гробом Дульцинеи
Ты в безмолвии стоишь.
Что же все твои затеи,
И кого ты победишь?
Пораженье не смутило
Дон-Кихотовой души,
Но, хотя б вернулась сила,
В битву снова не спеши.
С бою взятые трофеи
Ты положишь перед кем?
Над молчаньем Дульцинеи
Ты и сам угрюмо нем.
Украшать ее гробницу?
Имя Дамы прославлять?
Снова славную страницу
В книгу бытия вписать?
Для того ли Дульцинея
К Дон-Кихоту низошла
И, любовью пламенея,
Одиноко умерла?
Ф.Сологуб,
7 июля 1922, на пути в Кострому
Милых пламенных подруг
И внимательные взоры
Обведи с тоской вокруг.
Все такое ж, как и прежде,
Только ты уже не тот.
В сердце места нет надежде,
Побежденный Дон-Кихот.
Перед гробом Дульцинеи
Ты в безмолвии стоишь.
Что же все твои затеи,
И кого ты победишь?
Пораженье не смутило
Дон-Кихотовой души,
Но, хотя б вернулась сила,
В битву снова не спеши.
С бою взятые трофеи
Ты положишь перед кем?
Над молчаньем Дульцинеи
Ты и сам угрюмо нем.
Украшать ее гробницу?
Имя Дамы прославлять?
Снова славную страницу
В книгу бытия вписать?
Для того ли Дульцинея
К Дон-Кихоту низошла
И, любовью пламенея,
Одиноко умерла?
Ф.Сологуб,
7 июля 1922, на пути в Кострому
Не Дон-Кихот я, милое созданье,
Пред гробом Дульсинеи не стою.
Передо мной открыто мирозданье,
Что пожирает молодость мою...
Укор подруги сердце не колышит
И из под век не капает слеза,
И слов любви любимая не слышит,
И не услышит видно никогда...
Ушли давно счастливые страницы
И канет в Лету рыцарская стать,
И не волнуют больше голубицы...
Да и не будут больше волновать...
(написано сейчас)
Пред гробом Дульсинеи не стою.
Передо мной открыто мирозданье,
Что пожирает молодость мою...
Укор подруги сердце не колышит
И из под век не капает слеза,
И слов любви любимая не слышит,
И не услышит видно никогда...
Ушли давно счастливые страницы
И канет в Лету рыцарская стать,
И не волнуют больше голубицы...
Да и не будут больше волновать...
(написано сейчас)
М-да... Мне вот Лермонтовым от Вашего повеяло вдруг... Почему-то.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою гвоорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть...
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою гвоорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?
Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть...
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!
Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;
Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
Или Цветаевой — Дон-Жуановским только…
И была у Дон-Жуана — шпага,
И была у Дон-Жуана — Донна Анна.
Вот и всe, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.
Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу,
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.
И белел в тумане посох странный...
— Не было у Дон-Жуана — Донны Анны!
И была у Дон-Жуана — шпага,
И была у Дон-Жуана — Донна Анна.
Вот и всe, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.
Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу,
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.
И белел в тумане посох странный...
— Не было у Дон-Жуана — Донны Анны!
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
— «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!
(М. Цветаева)
Теперь, сейчас, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Ты мудрый, ты не скажешь строго:
— «Терпи, еще не кончен срок».
Ты сам мне подал — слишком много!
Я жажду сразу — всех дорог!
Всего хочу: с душой цыгана
Идти под песни на разбой,
За всех страдать под звук органа
И амазонкой мчаться в бой;
Гадать по звездам в черной башне,
Вести детей вперед, сквозь тень...
Чтоб был легендой — день вчерашний,
Чтоб был безумьем — каждый день!
Люблю и крест, и шелк, и каски,
Моя душа мгновений след...
Ты дал мне детство — лучше сказки
И дай мне смерть — в семнадцать лет!
(М. Цветаева)